Одно начало этого письма (напечатанное на компьютере, дальнее на фотографии) заслуживает внимания: «Глубоко не уважаемый мною Родион Романович!». И далее: «Я уважаю Вас как человека мыслящего, способного рассуждать, сопоставлять факты, думать, пусть и в неверном направлении. Но я Вас презираю как преступника, как человека, который захотел манипулировать судьбами других». Грозно? Резко? Да. Бесспорно. Но ведь корректно, оправданно, логично, объективно. Можно ли им, 16-летним, думать и писать так о том, что они, возможно, ещё не до конца понимают? Нужно. Зато ясна позиция, понятны мысли и эмоции человека, который начинает так своё письмо. Если не на уроках литературы — то где ещё так можно?..
«Виноваты в случившемся только вы, в точнее ваша безумная теория о высших и низших людях. Объясните мне, пожалуйста, зачем нужно было убивать ту старуху?» — звучат слова следующего письма. Я даже представляю интонацию и выражение лица юноши, писавшего эти строки! А в конце: «За сим прощаюсь. С уважением...»
«Господин Раскольников. <...> Но после совершения такого преступления вы смогли бы ощущать себя порядочным и честным человеком? Полученные деньги вы собрались направить на помощь близким людям. Но разве средства, приобретённые в результате преступления, могут принести счастье? <...> Впрочем <...> вас начала мучить совесть. То есть акт убийства не помог вам войти в состав «необыкновенных людей». И меня это радует. Простите, но вы остались человеком». И ниже подпись: «Не согласный с Вашей теорией...». И это пишет всегда отмалчивающийся на уроках литературы чудный юноша со светлой головой и чутким сердцем. Чудно!
Девушка, обращавшая к Раскольникову, со всей своей нежностью и чуткостью советует герою-другу: «Начинать надо с малого. Вспомни, как из Архангельского края пришёл М.В. Ломоносов в Петербург пешком. А потом он стал великим учёным. Чтобы в этой жизни чего-то достигнуть, надо трудиться».
Ещё одна толковая, думающая девушка написала Родиону (на фотографии — свёрнутый альбомный лист, перевязанный синей верёвочкой): «Наверняка вы были в полнейшем отчаянии, если решили, что убийство — шаг на пути к «необычному человеку». Думаю, ваша теория оправдываться может только в том случае, если делить людей на обыкновенных и необыкновенных только лишь от рождения. В том смысле, что человек, рождённый обыкновенным, иным не станет. Сколько бы он не убивал, не переступал через себя и совесть. Могу отдать вам должное, вы действительно не входите в число обыкновенных. <...> Я желаю вам удачи. вы очень умный человек». А дальше, в качестве последней фразы перед прощанием, звучит странная для этой девушки, но столь похожая на Достоевского фраза: «Надеюсь, вы больше не вернётесь в этот город полусумасшедших». Прекрасно...
Следующее в моих руках письмо, так же свёрнутое в виде свитка, но написанное на бумаге, как оказалось, натёртой розовым воском (слева на фото) и перевязанное лентой, тоже розоватой. Думала, Соне обращено. Ошиблась.
«Здравствуйте, дорогой Родион Романович», — читаю первую строчку. И вдруг: «<...> Как же вы не сообразили, что ваша трепетная душа не примет такого деяния? <...> Ваша душа оказалась слишком мягкой для такого удара. Вы нанесли ей рану, которая начала гнить». А дальше ещё удивительнее, ведь в обращениях ребят было всё: и разочарования, и непонимание, и укоры, и наставления, и многое другое, но не это: «Я хочу поблагодарить вас, Родион, за то, что дали мне понять, что жизнь сильнее теории. Я не повторю ваших ошибок».
Письмо от этого человека открывала с осторожностью. Нет, поймите правильно: очень дорожу его мнением, оно всегда без прикрас, не для того, чтобы угодить мне (учителю), не для того, чтобы петь в унисон одноклассникам. Это всегда его — продуманное, принятое, осознанное. Это позиция. Она остаётся практически неизменной на протяжении долгого времени и не по поводу этого или иного произведения, но в отношении жизни в целом. А читать страницы чужой (тем более особенно дорогой для меня) души, поверьте, непросто.
То, что я увидела, ещё раз убедило меня в том, что главное в этом юноше — необычайная чуткость и ответственность за каждое сказанное слово (стиль автора сохранён).
«Я не осуждаю ваш поступок, но и до конца поддержать его я не могу, такой умнейший человек, как вы, мог бы дверь-то и закрыть, и Лизавету убивать бы не пришлось... Но сейчас главное, как же стать этим «необыкновенным»? Мы как люди обыкновенные понимаем, что путь власти — он очень долгий да и неблагодарный. <...> Я считаю, что вам, чтобы стать «необыкновенным», нужно было вернуться в вуз. Зачем, спросите вы? <...> Посеять зерно идеи в студента не очень легко, но уж если оно прозреет, то идея расцветёт. Студенты — движущая сила страны, мира, а тот, кто контролирует силу, может навязать свои правила игры. В конечном итоге вы бы уже не были обыкновенным, ваше детище вас бы уничтожило или вы с его помощью уничтожили бы неугодных вашей идее. Вы вовсе не плохой человек, но среда породила мысль гнилую, уничтожила вас. Не душу, жизнь вашу. Давайте вспомним с вами одного вашего знакомого, человека без имени, который стал «необыкновенным». Не узнали?.. Конечно же, это Пьер. Он начинал в обществе «обыкновенной маски» никем. Помните его огромный путь, он не поленился и смог его пройти. И стал тем, к кому стремитесь Вы. Он стал светом для этих масочников». А завершает письмо стихотворение, своё, созданное, прожитое... «Не зря себя на суд вы Богу передали». И «Искренне Ваш друг,<...>». Отмечу, что написание Вы и вы везде авторское.
